На самой что ни на есть центровой улице столицы и находится наша коммуналка. Народец здесь, скажу я вам, живет разношерстный и, не побоюсь этого слова, харизматичный. В основном - местные: люди нервные, но с понятиями. Дальше - немалочисленное еврейское лобби (не смотря на свою немногочисленность в соотношении с численностью коммуналки, тем не менее, заправляющее идеологией жильцов). Также живет пара нацменов, компенсирующая свое нацменьшинство колдовством и ритуальщиной. Ну и фауна - коты там, собакены и пара насекомых.
В прокуренном и загаженном насекомыми коридоре иногда происходят столкновения на религиозной почве (авраамисты Матвей с Дильшодом и язычник Бельдыев частенько спорят, чей Бог круче). А иногда случаются просто столкновения. Дерутся, конечно, от чистого сердца. Инвалиду ВОВ Афанасию Степановичу последнюю башку однажды чуть не оттяпали. Главная причина - народ очень уж нервный. Расстраивается по мелким пустякам. Горячится. И через это дерется грубо, как в тумане.
Оно, конечно, в эпоху мирового кризиса, нервы, говорят, у народа завсегда расшатываются. Может, оно и так, а только у Степаныча от этой идеологии башка поскорее не зарастет.
А почему, спросите вы, столкновение произошло? Та по пустякам. Пришла мадам Циля в коридор, разжигает примус - чай попить, компрессы поставить. А он, будь неладен, не разжигается. Циля решила, что закоптился примус, взяла в правую руку ёжик, чтоб почистить, а ёжик, оказывается - собственность Люси. И говорит Люся Циле:
- Ёжик-то, уважаемая Циля Центнер, промежду прочим, назад положьте.
Центнер, конечно, вспыхнула от этих слов и отвечает:
- Пожалуйста, - отвечает, - подавитесь, Люся, своим ёжиком. Мне, - говорит, - до вашего ёжика дотронуться противно, не то что его в руку взять.
Слово за словом, децибелы нарастали. Все жильцы, конечно, поднаперли в коридор. Стали они между собой разговаривать. Шум у них поднялся, грохот, треск. Бельдыев припомнил свои ритуальные яйца, которые Велюров однажды поел - закуска закончилась, и, конечно, не будет же человек интеллигентный пить не закусывая, аки алкаш последний! Людочка и Луиза - студентка из Анголы, припомнили друг другу старые обиды на почве неподеленных мужиков и времени пребывания в душе. Училка пыталась вставить слово, но русский язык был явно не ее сильной стороной. Леопольд стал подсчитывать убытки, местная фауна в лице Гаврюшки и Рейгана тоже под шумок поцапалась, ухи друг другу пооткусала. Сарочка, дабы все заткнулись, громкость на своем магнитофоне подняла до последнего предела, что, конечно, возбудило соседей еще больше.
И снова шум, и дискуссия пуще прежнего. Нервно хлопочут. Отец Матвей стал запугивать жильцоы гееной огненной. Вениамин Вольдемарович вспомнил, что часа 2 трезв как стеклышко и полез промеж жильцов за заначкой. А как полез, так об Дильшода споткнулся, упал. Дильшод за ним шмякнулся, а потом еще пара жильцов. Вот тогда драка и началась. А коридор, знаете, узкий. Драться неспособно. Тесно. Кругом утварь всякая. Повернуться негде. А тут 23 человека впёрлось. Хочешь, например, одного по харе смазать - троих кроешь. И, конечное дело, на все натыкаешься, падаешь. Тут кто-то и ударяет Степаныча кастрюлькой по кумполу. Инвалид - брык на пол и лежит себе, скучает. Таракашка с Мухой в угол заныкались, чтоб homo sapiens-ам под горячую руку (вернее, тапок) не попасть. Вахтерша баба Зина бегом на лестницу звать управдома Швондера, чтоб раненых вынести и акт запротоколировать. В общем, варфоломеевския ночь, прости Хоспади...
....А в это самое время в коридоре телефон разрывался, звенел... Никто и не слышал - занят был народ рукоприкладством. А это агент Степаныча из провинций звонил, доложить, что в столицу направляется тайный агент из одесского угрозыска, расследовать дело преступной группировки, обитающей на территории коммуналки... Так и не дозвонился...
Ой, что теперь будет-то?!
По мотивам рассказов Зощенко